Наталья Дмитриева - Колос времени [СИ]

Глянув на лекаря, отважный рыцарь фон Тротта невольно перекрестился.

– Господь Всеблагой и святая Мария! Откуда взялся этот черномазый язычник?

В глазах лекаря промелькнула насмешка, и он ответил на правильном немецком, слегка растягивая слова:

– Как, достославный рыцарь, вы меня не узнали? А это ведь я лечил вас в праздник Преображения Господня, когда вы вусмерть упились рейнвейном.

– В день Преображения Господня? – неуверенно переспросил рыцарь.

– Ну же, брат Вильгельм! – воскликнул барон. – Неужели вы не помните почтенного доктора Порциуса Гиммеля? Ведь это он влил вам в глотку одну из своих настоек, после которой весь выпитый рейнвейн вы, точно кит, фонтаном извергли наружу. Не помните?

– Помню! – просветлел лицом рыцарь. – Помню! Вкус его поганой настойки до сих пор так и стоит у меня во рту.

Доктор Порциус слегка поклонился.

– Officium medici est, ut tuto, ut celeriter, ut jucundo sanet*, – заметил он. – Если благородный рыцарь не побоится вновь отдать себя в мои руки, я, как велит нам христианский долг, окажу ему помощь и забуду о том, что он назвал меня язычником. Идемте, господин фон Тротта, пока в вашей ране еще не завелись черви. А я, так и быть, угощу вас своей полынной настойкой, от которой вы воочию узрите поющих ангелов небесных…

Когда оба вышли из трапезной, барон махнул слуге, и тот поставил перед Жульеном прибор, сразу наполнив же вином высокий кубок.

– Попробуйте старого рейнвейна, господин де Мерикур. До сего дня он хранился в моем погребе в бутылке под зеленой печатью. Брат Вильгельм, несмотря на свои обеты, знает толк в хорошем вине, а от этого – правду сказал доктор Порциус – его и вовсе не оторвать, пока сам не отвалится… Куда это вы встали, фрейлейн Мартина? – вдруг резко спросил он дочь, которая действительно поднялась и явно собиралась потихоньку уйти.

Девушка на миг опустила глаза, но тотчас же снова без всякого смущения взглянула на отца.

– Я хочу помочь доктору Порциусу, батюшка.

– Сядь на место. Дырка в рыцарской ноге – не дело благородной девицы. Почтенный лекарь справится без тебя.

– Но я…

– Сядь, я сказал! – прикрикнул барон и, когда девушка с надутым видом опустилась в кресло, громко стукнул кубком о стол. – Что за манера перечить отцу?! Порциус Гиммель, хоть он и доктор богословия, а не медицины, знает о ранах побольше тебя. Так то, фрейлейн Мартина. И не смей глядеть так сердито, а то, видит Бог, не сдержусь и оттаскаю тебя за косы, непокорная девчонка!

– А я и раньше говорила тебе, Клаус, что девицам следует получать воспитание в монастыре, а не в глухом замке, где их окружает одна лишь грубая солдатня, – подала голос дальняя родственница.

Барон побагровел.

– Замолчи, Текла! От твоего карканья, ворона, у меня просто екает печенка! Лучше бы приглядывала за племянницами, а то повадились шастать в лекарскую башню невесть зачем. То одна прошмыгнет, то вторая, будто им там медом намазано!

Вторая сестра, не обращая внимание на разбушевавшегося отца, как ни в чем не бывало, продолжала поглядывать на молодого француза. Ее взгляды, а также легкая улыбка, прикрываемая нежной ладошкой, были весьма приятны Жульену, и он в свою очередь принялся отвечать ей тем же, бросая на девушку страстные взгляды и дыша через раз.

– Какие дела привели вас в Ливонию, мессир де Мерикур? – спросила вдруг девушка на корявом французском и, подавшись вперед, оперлась подбородком на сплетенные пальцы.

Прежде чем Жульен успел ответить, барон с гневным изумлением дернул дочь за рукав.

– Что такое?! Что я слышу, фрейлейн Элиза? Так то ты показываешь свое воспитание? Кто, позволь узнать, разрешил тебе первой заговаривать с мужчиной? На каком языке ты с ним говоришь?

– Это французский, батюшка, – спокойно пояснила Элиза.

– Чтоб я больше не слышал его в своем доме! Хочешь показать ученость, говори по-шведски, или по-польски, или по-немецки, да хотя бы и на той же латыни, да так, чтобы тебя понимал твой отец!

– Хорошо, батюшка, – кивнула послушная дочь, пряча усмешку под ресницами.

– Так то. Так что ты там говорила?

– Я спросила господина де Мерикура, по каким делам он прибыл к нам в Ливонию…

– Господь всемогущий! Нет, эти девчонки сговорились свести меня с ума! Тебе-то что за дело до этого? А и правда, господин де Мерикур, чего это вам у нас понадобилось?

Жульен с видимым сожалением перевел взгляд с нежного лица Элизы на обрюзгшую багровую от жара и вина физиономию ее отца.

– Семейные дела, господин барон, – сухо ответил он.

Хозяина замка его слова явно не удовлетворили.

– Вот как? А какие же дела могут быть у вашей фамилии с нашими местами? Что-то я не слыхал о Мерикурах, хотя, видит Бог, здесь всякого народу побывало… И поляки, и шведы, и датчане, и германцы… Да и ваших соотечественников встречать приходилось… Нет, о Мерикурах я ничего не слышал! – решительно заключил барон, исподлобья оглядывая гостя.

Молодой человек с немного скучающим видом распустил шнуровку своего колета и неторопливо извлек из-за пазухи завернутый в тонкую кожу пакет.

– Что до моих дел, – заметил он небрежно, – то, полагаю, гораздо лучше меня о них расскажет вам господин фон Гойер в этом послании, которое он написал по моей просьбе для вас, господин барон. Надеюсь, ваши дочки простят меня за то, что не смогу удовлетворить их любопытства. Увы, дела эти столь скучны, что о них не подобает говорить в присутствии прекрасных дам.

Барон с ошарашенным видом взял пакет, растерянно переводя взгляд с него на Жульена и обратно. Эта растерянность весьма позабавила француза, но он по-прежнему сохранял невозмутимый вид.

Барон внезапно очнулся.

– Фон Гойер? Дитрих фон Гойер? Орденский казначей? – недоверчиво переспросил он.

– Да, кажется, именно эту должность он занимает.

– С чего это казначею писать мне?

– Ах, господин барон, полагаю, вам нужно прочесть послание… Впрочем, вы можете это сделать и после, мне не к спеху. Пока же я вынужден буду воспользоваться вашим гостеприимством…

– Ну, конечно же, мессир де Мерикур! – хором пропели обе барышни фон Зегельс, многозначительно переглянувшись между собой. – Разумеется, вы погостите у нас! Правда, батюшка?

– Да, да… – угрюмо отозвался тот, теребя в руках послание.

За столом воцарилось неловкое молчание.

– Мессир де Мерикур, вы много путешествовали? – спросила, наконец, Мартина. Ее сестра, словно утратившая к гостю всякий интерес, сидела с опущенными глазами и водила ладонями по коленям, разглаживая складки своего синего платья.

– Немного, мадемуазель, – учтиво ответил Жульен. – Моя семья, увы, ни на столько богата… Пока был жив отец, я находился при нем в нашем поместье в Савойе, но два года назад он умер и дела пришли в упадок. Милостивый герцог, помня о нашем родстве, не оставил мою мать, назначив ей пенсию, что до меня, то я, наконец, получил возможность исполнить давнее обещание, которое дал себе десяти лет от роду.